Находки римского времени на Северо-Западе
    В последние годы в научных изданиях, посвященных археологии и истории Северо-Запада, появился целый ряд публикаций отдельных типов вещей римского времени, найденных на поселениях и могильниках второй половины — конца I тысячелетия н. э. (Булкин, Седых, Каргопольцев 2005; Каргопольцев 1994, 1996, 1998; Каргопольцев, Седых 2002; Каргопольцев, Щукин 2001; Кулешов 2005; Носов 2003; Носов, Плохов, Горюнова 2005; Платонова, Щукин 2000).
   В большинстве случаев были опубликованы отдельные находки римского времени из культурного слоя более поздней эпохи, и поэтому у многих исследователей возникал закономерный вопрос: это случайность — их попадание в культурный слой городских и сельских поселений Северо-Запада древнерусского времени — или все же существует более ранний стратиграфический горизонт находок, практически неуловимый при археологических раскопках в силу более поздних перекопов и перестроек?
    По мнению Ю. М. Лесмана, необходимо предполагать как минимум пять вариантов попадания ранних вещей в более поздние, хорошо датируемые и стратифицированные горизонты находок:
1) Полностью разрушенный в данном месте ранний стратиграфический горизонт, из которого происходят ранние находки, попавшие в ходе перестроек, перекопов в более поздний слой;
2) ранние предметы принесены из другого близкого, но неизвестного специалистам места данного микрорегиона в более позднее время;
3)  ранние вещи принесены или привезены из других регионов в более позднее время;
4) ранние вещи в течение длительного времени сохранялись в живой культуре как функциональные элементы одежды или инвентаря;
5) ранние вещи сохранялись длительное время в живой культуре, изменив свою функцию (например, как амулеты, игрушки и т. д.).

 Находка в Старой Ладоге
    Полной неожиданностью для исследователей стала находка в августе 2004 г. римской фибулы в культурном слое Земляного городища Старой Ладоги1. Тип найденной фибулы был совершенно нехарактерен даже для самых ранних предполагаемых, но еще не зафиксированных археологически слоев Земляного городища (Мачинский 1995:61-65) и вызвал некоторое недоумение у археологов-славистов. Фибула после приезда экспедиции в Санкт-Петербург была сравнительно быстро определена специалистами, которые занимаются более ранней — римской эпохой, вызвав не меньшее удивление в силу места ее находки. До сего времени за сто с лишним лет раскопок Земляного городища предметов римской эпохи в культурном слое Старой Ладоги встречено не было.
    Публикуемая находка — маленькая бронзовая фибула была обнаружена в кв. 3-XIX, в слое Е2 Земляного городища. Она была зафиксирована на глубине 4,7 м. от современной дневной поверхности в темно-коричневом слое с щепой и навозом. По описи индивидуальных находок Староладожской археологической экспедиции ИИМК РАН за 2004 г. она числится под № 800.



   Бронзовая фибула имеет три гребня на дужке, каждый в центре украшен одним продольным углубленным желобком шириной 1-1,5 мм (рис. 1, 2). Верхний гребень имеет длину 20 и ширину — 4 мм, средний имеет длину 19 и ширину — 3-4 мм, нижний имеет длину 16 и ширину — 5 мм. Длина трубчатого футляра для оси 26, диаметр — 3-3,5 мм. Высота фибулы от верхнего выступа на трубчатом футляре до окончания ножки 35 мм. Дужка фибулы с наружной стороны сильно уплощена, спереди — слегка овальная, не огранена между перекладинами, и имеет S-образный профиль. Приемник фибулы подтреугольной формы. Игла и держатель приемника не сохранились, причем игла и верхний выступ на головке фибулы железные. Ножка оканчивается небольшим шариком, объемно выделенным от приемника фибулы. Судя по следам покрытия на внешней стороне фибулы, ее поверхность была, скорее всего, оцинкована.
   По общепринятой классификации европейских фибул Оскара Альмгрена ладожская находка относится к классу перекладчатых фибул V группы 1 серии, и ее можно сопоставить, следуя приведенным таблицам, с типом 96 (Almgren 1897:50-51, Taf. V, Fig. 96; 1923:50-51, Taf. V, Fig. 96)2. Обычно эти фибулы принято обозначать в европейской литературе как фибулы типа Альмгрен-96 (далее по тексту сокр. для всех типов фибул по О. Альмгрену: А80, А93, А96 и т. д. — О. Ш.). Эти застежки для одежды, исходя из общей морфологии и польского названия фи бул «zapinki z trzema grzebykami», иногда называли в отечественной литературе гребенчатыми (Кухаренко 1980: 43; Гей, Бажан 1997: 38), хотя, если дословно перевести название всей этой группы фибул «die Sprossenfibeln», данное еще до О. Альмгрена Отто Тишлером в 1878 г. (Tischler 1879: 181), то «die Sprosse» переводится только как «ступень» или «перекладина». Именно в упомянутой выше работе при анализе материалов восточнопрусских могильников О. Тиш-лер дал четкое определение фибул с гребнем (Fibeln mit Kamm, mit Kopfkamm), фибул с валиками (Wulstfibeln) и с перекладинами (Sprossenfibeln). Достаточно часто фибулы 1 серии (А94-А98) в европейской литературе называют фибулами с тремя перекладинами («die Dreisprossenfibeln — Almgren 1897: 50-51; 1923: 50-51; Nowakowski 1996: 50; Hauptmann 1998: 159; «zapinki trojgrzebykowe» — Jaskanis, Okulicz 1981: 229-231), тем не менее мы будем использовать общепринятые в отечественной и европейской литературе термины — «перекладчатые фибулы» (Щукин 2002: 8-10; Щукин 2005: 431-432) или «die Sprossenfibeln» (Hauptmann 1998: 159). Дело в том, что перекладин на дужке фибул 1-й серии V группы О. Альмгрена не всегда три, например, у фибул А97 отсутствует третья перекладина на ножке, а разновидности балтийских фибул, которые развиваются из фибул IV группы по О. Альмгрену, имеют от двух до пяти перекладин (см: Моога 1938: Abb. 19; Nowakowski 1996:157-159, Karte6; Hauptmann 1998: Abb. 1,7, 9, 12).
    Большинство фибул типа А96 изготовлены из бронзы, крайне редко из серебра или железа, иногда их перекладины украшены снаружи плакировкой из золотой или серебряной фольги, как в частности, фибулы из Любовидзского могильника (Wolagiewicz 1995: Taf. VI-16), из погребения 22/4 могильника Гроново (Hauptman 1998: Abb. 5) или фибулы из могильников Марвале и Дауглаукиса (Михельбертас 2004: рис. 1-2; рис. 2-2). Классические фибулы типа А96 имеют всегда три перекладины. Верхняя перекладина находится ниже пружины, скрытой в трубчатом футляре. Средняя перекладина, часто наиболее длинная, находится в месте .изгиба дужки, нижняя, обычно наиболее короткая, как бы является основной частью сильно изогнутой и ограненной ножки, которая имеет завершение у классических фибул А96 в виде небольшого шарика. Все фибулы имеют невысокий иглоприемник, обычно подтреугольной или трапециевидной формы (ср. описание фибул: Михельбертас 2004:109).



    Если тщательно проанализировать по морфологическим признакам ладожскую фибулу и сравнить с описанными выше морфологическими признаками классических фибул А96, то будут заметны не только их общие черты, но и явные морфологические различия. Дужка ладожской фибулы не огранена и сильно уплощена. Она имеет равномерную ширину и не сужается резко к концу, что сразу отличает ее от фибул типа А96. Все перекладины приблизительно одинаковы по длине, что совершенно не характерно для фибул А96, и украшены в средней части выемками для нанесения орнамента или эмали. Верхний, железный, сильно корродированный выступ на трубчатом футляре, вероятно, часть крепления железной иглы в специальной прорези в верхней части футляра, в котором находится ось. Эти признаки говорят о шарнирной конструкции, когда фибула имеет еще верхний крючок для упора снаружи и ось внутри футляра, что опять же не характерно для классических фибул А96. Ее очень маленькие размеры (32 мм) и железная конструкция крепления иглы также позволяют нам поставить под сомнение ее первоначальную атрибуцию, как типа А96.
    Обратимся вновь к трудам О. Альмгрена, чтобы попытаться найти более близкие аналогии фибуле из Старой Ладоги.

 Типологии и классификации перекладчатых фибул (краткий историографический обзор)
   Большинству специалистов, занимающихся римской эпохой, хорошо известно, что далеко не все фибулы, представленные на таблицах в цитированном выше труде О. Альмгрена, вошли в нее и получили наименование конкретных типов. В недавно опубликованных архивных материалах, посвященных подготовке рукописи этой работы к печати, мы можем увидеть еще целый ряд фибул «второго плана», которые остались, несмотря на их особые морфологические признаки, за рамками известной классификации фибул О. Альмгрена, созданной первоначально как часть диссертации в 1896 г. (Almgren, Bohner 1998: 22-24). Это особенно видно на его рабочей таблице XI, из верхней части которой и была составлена итоговая «Таблица V» фибул 1-й серии V группы его знаменитого свода (Almgren, Bohner 1998: 24)(рис.3). Фибулы из Дерпта (совр. Тарту), представленные на ней, не вошли в итоговые таблицы, и одна из них вызвала особый интерес, исходя из темы нашего исследования (рис. 4). Эта фибула со спиральной конструкцией без трубчатого футляра имеет особые морфологические признаки: примерно одинаковые по длине три широких перекладины, и равномерной ширины, уплощенную, не ограненную дужку, т. е. признаки, которые мы считаем значимыми для атрибуции ладожской фибулы (рис. 2).

   Знакомство с этими материалами послужило первоначальным толчком для обращения нашего взгляда на прибалтийские материалы. К большому сожалению, все балтийские разновидности фибул в труде О. Альмгрена были в его итоговой классификации сведены только в один тип — А98, что, конечно, не отражает ни в коей мере их многообразия и вариабельности. Исследователь это прекрасно понимал, объездив за полгода 117 музеев от Бельгии до России и собрав огромный материал.
Обратимся к трудам тех исследователей, которые специально анализировали прибалтийский материал, и чьи работы О. Альмгрен использовал при подготовке этой главы. Это, прежде всего, работы одного из основоположников прусской археологической школы О. Тишлера.
    Отто Тишлер одним из первых выделил и описал перекладчатые фибулы — «Sprossenfibeln» — на материалах восточнопрусских могильников. Он отнес их к классу «Т-образных фибул», к семье «А1» фибул с верхней тетивой и типу «c(y)» шарнирных фибул с осью в трубчатом футляре (Tischler 1879: 191). Рассматриваемые им шарнирные бронзовые перекладчатые фибулы имели, чаще всего, железные иглы и были найдены, прежде всего, в Восточной Пруссии, не имея широкого межрегионального распространения в отличие от фибул со спиральной конструкцией. При этом О. Тишлер указал, что своим происхождением они связаны с более западными территориями. (Tischler 1879: 197-198).
   О. Альмгрен писал, что, «следуя Отто Тишлеру, внутри 1-й серии V группы мы должны различать две ведущие формы. Первая форма представлена собственно восточнобалтийскими перекладчатыми фибулами типа А98: а) с трубчатым фут ляром, или позднее: б) только с массивной шарнирной осью, часто очень длинной, и с почти всегда многократно каннелированными перекладинами.
   Эти фибулы происходят от фибул IV группы, конкретно от формы А93, или от других указанных О. Тишлером разновидностей сильнопрофилированных фибул (Tischler 1879: Taf. Ill, Fig. 20, 23). Они ограничены территориально почти исключительно Восточной Пруссией и русскими прибалтийскими провинциями, и, в силу этого, имеют мало общего интереса» (Almgren 1897: 50). Отсутствие пристального интереса О. Альмгрена к прибалтийским материалам объясняется тем, что в диссертации и книге, вышедшей в 1897 г., исследовались, прежде всего, формы фибул, характерные для Северной Европы3, при этом ареал Северной Европы у О. Альмгрена охватывал не только Скандинавию, но и большую часть Западной Европы.
   Альфред Хакман уделил балтийским перекладчатым фибулам в своих работах достаточно много внимания (Hackman 1905; 1921). В работе о железном веке Финляндии он среди фибул с креплением иглы в ушке (mit Osennadeln) выделяет группу «А» перекладчатых фибул (Sprossenfibeln — Hackman 1905:163). Он пишет, что, исследуя тип крепления иглы у восточнобалтийских фибул, можно сказать, что шарнирная конструкция у них появляется достаточно рано. Типы фибул, которые на других территориях встречены только с креплением иглы на спирали, на восточнобалтийских территориях представлены с иными конструктивными элементами: либо игла крепится через ушко в головной части фибулы, заменяющей шарнир: либо изогнута вокруг движущейся оси. Эти фибулы появляются еще на рубеже II—III вв., в то время как в Скандинавии шарнирная конструкция появляется только в эпоху переселения народов (Hackman 1905: 163). Автор анализирует на тот момент единственную перекладчатую фибулу из Финляндии из кургана в месте Lagpeldkangas, округ Вора (Osterbotten), аналогии которой находит только среди восточнобалтийских фибул (Hackman 1905:164, Taf. 4-2; Fund № 83). А. Хакман привел в этой работе первую классификацию восточнобалтийских фибул по конструктивным элементам, используя, прежде всего, материал восточнопрусских могильников (Hackman 1905: 165-166).
    В более поздней работе, которая посвящена новым находкам балтийских перекладчатых фибул в Финляндии, (Hackman 1921: 72-76), была более четко детализирована типология перекладчатых фибул, которая была только намечена в предыдущей монографии. Следует при этом отметить, что подробный анализ деталей крепления иглы был проведен в этих двух работах, ввиду отсутствия серии находок из Финляндии, на восточнопрусском материале, изданном О. Тишлером в 1879-1880 гг. (Tischler 1879; 1880) и X. Кемке в 1902 г. (Tischler, Kemke 1902). Именно Хенрих Кемке, подготовивший к изданию после смерти О. Тишлера значительную часть материалов раскопок могильников Доллькайм и Варникам (см. о судьбе коллекции: Кулаков 2005), проанализировал восточнопрусские пере-кладчатые фибулы и указал А. Хакману на технологические детали способов крепления иглы, на основе которых и была составлена детальная типология последнего (Hackman 1905: 164, прим. 2).
   А. Хакман пишет, что самые ранние перекладчатые фибулы еще имеют спираль и тетиву, которые заключены в трубчатый шарнир. Это фибулы типов А96 и А98 и они относятся к его типологической ступени 1 (Hackman 1921: 72).
   Фибулы следующей — 2-й ступени развития (рис. 5) уже имеют в футляре только ось-шарнир, в центральной части которой крепится бронзовая или железная игла.
На 3-й ступени перекладчатые фибулы еще имеют и футляр, и ось внутри него, нола верхнем крае головной перекладины уже делается сквозное отверстие для крепления иглы.
На последней — 4-й ступени развития этих фибул футляр, сделавшийся ненужным, становится просто массивным валиком (Wulst), ниже которого или в котором делается отверстие для крепления иглы (Hackman 1921: 72).
   Далее А. Хакман пишет, что ему неизвестны в Эстонии и Латвии фибулы с пружиной, тетивой и осью в футляре его самой ранней первой ступени. Но уже фибулы с трубчатым футляром и осью-шарниром внутри, к которой крепится игла (признаки второй ступени) характерны для Прибалтики (Hackman 1921: 73). Большинство прибалтийских перекладчатых фибул принадлежат, по его мнению, лишь к последней — 4-й ступени. Это фибулы с массивным валиком перед головной перекладиной.
Марта Шмидехельм в опубликованном докладе Эстонского научного общества г. Дерпта (совр. Тарту) «О так называемом готском вопросе на Балтике» специальный раздел посвятила перекладчатым восточнобалтийским фибулам (Schmide-helm 1923: 92-103), разделив их на две большие группы: «А» и «В».
В группе «А» она выделила четыре подгруппы: 1. Фибулы с валиками; 2. Перекладчатые фибулы с футляром и широкими перекладинами; 3. Перекладчатые фибулы с футляром и узкими перекладинами; 4. Перекладчатые фибулы с узкими перекладинами и штангой (Stange) вместо футляра.
В группе «В» М. Шмидехельм выделила три подгруппы: 1. Сильнопрофили-рованные фибулы (Tiirseler Typus); 2. Перекладчатые фибулы с футляром, с украшенными перекладинами, широкой головкой и трехчастной ножкой; 3. Перекладчатые фибулы со штангой-псевдофутляром, с украшенными перекладинами, широкой головкой и трехчастной ножкой; (Schmidehelm 1923: 93).
  На тот момент М. Шмидехельм были известны 87 перекладчатых фибул из Прибалтики, из них 64 происходили из Эстонии. Мы остановимся, прежде всего, на анализе группы «А» (далее типы Al, А2, A3, А4 по М. Шмидехельм — рис. 6).
   Разбирая ранние фибулы с валиками из Эстонии, которые в целом соответствуют типу А93, М. Шмидехельм отметила, что они большей частью с шарнирной конструкцией, а не со спиралью, как собственно сам тип А93. Фибулы с валиками, по О. Альмгрену, вообще были распространены в Восточной и Западной Пруссии, а также в восточной части Швеции. Переход к шарнирной конструкции, по мнению М. Шмидехельм, произошел в Восточной Пруссии и поэтому можно все балтийские экземпляры таких фибул считать происходящими именно оттуда (Schmidehelm 1923:94). Эти фибулы М. Шмидехельм предлагает датировать началом периода «С» по О. Тишлеру. Основанием для такой даты является закрытый комплекс из Восточной Пруссии — погр. 1 Neu-Bodschwinken, в котором шарнирная фибула с валиком (Wulstfibel-A93) была найдена вместе с ранней подвязной арбалетной фибулой А162 (Almgren 1897: Beilage II, 226).
    Фибулы типа А4 со штангой вместо футляра и отверстием в верхней перекладине для крепления иглы представлены наиболее массово в южной Эстонии. Развитие футляра в штангу нигде не произошло, по мнению М. Шмидехельм, кроме балтийских стран и локализуется в областях южной Эстонии и северной Латвии. Так как здесь закрытые комплексы отсутствуют, то датировка может быть произведена только по типологическим критериям. Этот технический переворот или «ноу хау» в способе крепления иглы можно отнести к концу периода «С» или к началу периода «D» (Schmidehelm 1923: 97-98).
Все фибулы причудливой формы (bizarrer Gestalt), с большим числом перекладин и разнообразными способами декора (Zierrat) отнесены ею к группе «В» (Schmidehelm 1923: 99-102; RK 1896: Taf. 5: 16, 17, 22-27), которую мы в данной работе разбирать не будем.
   Уже после принятия этой работы в печать М. Шмидехельм посетила Прусский музей (Prussia-Museum) в Кенигсберге. Она отметила, что в Восточной Пруссии перекладчатых фибул, полностью подобных эстонско-латвийским экземплярам, нет совсем. Но именно восточнопрусские фибулы дали имульс к дальнейшему развитию этой формы. Большое значение, имеют напротив перекладчатые фибулы из области Мемеля, где наряду с немногочисленными восточнопрусскими формами встречены местные формы, для которых характерны длинные перекладины, удлиненная тонкая ножка, узкая дужка и шарнирная конструкция. Очень близки эстонским фибулам типа ВЗ (RK 1896: V: 23, 24, 27, 28) литовские фибулы, которые происходят из закрытых комплексов периода «С», в которых они встречены вместе с гривнами с грибовидными концами (mit Pilzknopfenden) (Schmidehelm 1923:103).
   Харри Моора в своей диссертации о железном веке Латвии посвятил отдельную главу восточнобалтийским перекладчатым фибулам (Моога 1938: 81-100). Он пишет, что эти фибулы в римское время имели широкое распространение в Восточной Прибалтике. В Латвии ему известно 68 находок, в Эстонии 111, а из Литвы (без Мемельской области) только 15 экземпляров. Эти фибулы разделяются на три группы, которые концентрируются в различных областях и развиваются типологически в различных направлениях. Это: 1) эстонско-северолатвийская или северо-восточно-балтийская группа, к которой в Латвии можно отнести 54 фибулы; 2) мемельская группа и 3) висленская группа (Моога 1938: 82). Восточнобалтийские, или точнее, северо-восточнобалтийские фибулы своим происхождением обычно связываются с территорией Восточной Пруссии. А. Хакман в работе, посвященной находкам балтийских перекладчатых фибул в Финляндии (Hackman 1921: Ab. 13) указал на Восточную Пруссию (Самбию и Натангию), как на области, где ему известны самые ранние образцы балтийских перекладчатых фибул. X. Моора выступил против этой гипотезы. Он пишет, что, основываясь еще на ранее высказанных идеях О. Тишлера и О. Альмгрена, можно считать, что восточнобалтийские фибулы происходят от известной мазурской группы фибул. Появление в Мазурии ранних пе рекладчатых фибул (Moora 1938: Ab. 18,4-6) было связано с импульсом из области Вислы, где эти формы фибул можно указать уже для конца II в. (Моога 1938: Ab. 16, 7). Но в то время, когда в области нижней Вислы перекладчатые фибулы находились еще на ступени «Wulstfibel» — фибул с валиками, в Мазурии появляются уже подлинные фибулы с перекладинами, профилировка которых уплощается и перекладины удлиняются по обе стороны дужки. В Мазурии они становятся многообразнее и гораздо многочисленнее, чем в области Вислы.
   X. Моора выделил компактную группу литовско-южнолатвийских маленьких перекладчатых фибул (Моога 1938: Ab. 19,4, 7), которые являются, по его мнению, прототипами (рис. 7) для маленьких южноэстонско-северолатвийских перекладчатых фибул (Моога 1929: Taf. VI: 1, 2). Им была проведена первичная классификация типов перекладчатых фибул и представлена схема их относительной и абсолютной хронологии.
1 стадия. Мазурские фибулы со спиральной конструкцией в футляре и литовско-южнолатвийская группа аналогичных по конструкции фибул.
2 стадия. Фибулы с сильно уплощенными перекладинами, с осью-шарниром в футляре.
3 стадия. Деградированные типы больших по размеру фибул с псевдошарнирами и узкими перекладинами.


Обратимся к северо-восточнобалтийской группе перекладчатых фибул.
   X. Моора изменил рассмотренную выше классификацию М. Шмидехельм и разделил группу «А», не учитывая выделенных ею четырех подгрупп, лишь на две серии, из которых первая имеет североэстонское распространение, а вторая южно-эстонско-северолатвийское (Моога 1938: 86)4.

   Вторая серия северо-восточнобалтийских фибул (южноэстонская группа) представлена в южной Эстонии и северной Латвии очень многочисленно (рис. 8), при этом есть находки таких фибул и в Финляндии (Моога 1938: 88-89). Эти фибулы обычно очень маленькие. Самые ранние перекладчатые фибулы (Моога 1929: Taf. VI: 1,2) этой серии имеют еще трубчатый футляр с осью, который тоньше, чем у ранних фибул первой серии. Также их перекладины более плоские и почти не выступают над внешней поверхностью дужки фибулы. Перекладины украшены чаще всего широким плоским желобком. Дужка фибул уплощена и не фасетирована, в то время как эти детали характерны для фибул первой серии. Окончание ножки не имеет строго определенной формы, иногда только можно заметить на ней следы слабой профилировки. Держатель иглы короткий. Обычно ось и игла этих фибул изготовленыиз железа, реже из бронзы. Фибулы с этими признаками часто имеют очень расплывчатую (versch-wommene), неопределенную форму (рис. 9). Даже о самых ранних фибулах первой ступени, встреченных в северной Латвии и южной Эстонии, можно сказать, что они имели длительный эволюционный, путь развития и даже прошли через этап частичной деградации. На основании того, что в юго-западной Латвии (могильник Gaillsi) и Литве найдены близкородственные второй серии ранние формы фибул (см: Моога 1938: Taf. 19-4), X. Моора пришел к выводу, что вторая серия фибул появилась изначально именно в этих областях и оттуда на уже развитой стадии продвинулась в северную Латвию и южную Эстонию (Моога 1938: 88-89).

   В данной работе X. Моора, по нашему мнению, более подробно, чем его предшественники, проанализировал восточнобалтийский материал и выделил две серии перекладчатых фибул своей подгруппы «А», которые имеют различное происхождение, разные ареалы распространения и бытуют в разное время. В тоже время им не была использована более дробная и тщательная типология М. Шмидехельм, и в силу этого не всегда в данной работе учитывались при выделении его двух серий конструктивные элементы крепления иглы.
   Из значимых для данной темы работ я хотел бы еще кратко проанализировать статью Томаса Хауптмана в юбилейном томе, посвященном столетию выхода знаменитой работы О. Альмгрена (Hauptman 1998: 159-173). Автор по возможности составил максимально полный каталог всех находок фибул V группы 1-й серии О. Альмгрена (А94-98) и произвел их классификацию, разделив фибулы на шесть серий (Hauptman 1998: 162, Ab. 1). Т. Хауптман смог учесть в каталоге 640 фибул из 305 мест находок Германии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Скандинавии. Балтийские фибулы, представленные в классификации О. Альмгрена только типом А98, были разделены данным автором на 4 серии, из которых серия 3 разделена еще на три варианта и серия 5 на два варианта (рис. 10). Мы не будем подробно рассматривать фибулы 3-й серии перекладчатых фибул (группа Мемель-Самбия) в силу их явных морфологических отличий от анализируемой нами ладожской фибулы (Hauptman 1998: Ab. 1, 9-11).
   В серию 5 выделены им на основании описанной выше работы X. Моора перекладчатые фибулы северо-восточнобалтийской группы (Hauptman 1998: 169, Ab. 1, 13,14). Т. Хауптман различает в этой группе также два варианта, но они не совпадают с двумя описанными выше сериями подгруппы «А» X. Моора. Первый вариант Т. Хауптмана распространен в Эстонии и Северной Латвии. Эти фибулы восходят непосредственно к его 4-й серии ранних балтийских перекладчатых фибул, которые были в начале III в. распространены в Мазурии и Повисленье (рис. 11).

Ранние прототипы часто имели еще широкие валики вместо перекладин с желобчатым орнаментом. Частично прототипы имели еще спиральные конструкции в трубчатом футляре, частично уже — ось-шарнир. В начале III в. из них развиваются самостоятельные формы его 5-й и 6-й серий (Hauptman 1998: 167, 169, Ab. 12). Фибулы 1-го варианта очень маленькие — 3-5 см длиной, три широких перекладины украшены равномерно неглубокими желобками для нанесения орнамента. Некоторые фибулы еще имеют трубчатый футляр для шарнира, в то время как у большинства не сохранившаяся железная игла закреплена в отверстие в головке фибулы. Поэтому окончание головной части фибулы состоит из выступа-штанги (Stange), возвышающегося над верхней перекладиной, который является несомненным типологическим рудиментом трубчатого футляра со спиральной или шарнирной конструкциями. Бронзовые фибулы часто носят следы покрытия цинком (рис. 12).
  Второй вариант северо-восточнобалтийских фибул 5-й серии Т. Хауптмана, имеющих узкие перекладины и крупные размеры («подгруппа В» по X. Моора), мы в данной работе не рассматриваем.
Можно отметить по поводу данной работы, что обобщение огромного археологического материала из стран Балтийского региона, выделение Т. Хауптманом семи вариантов балтийских фибул, является, несомненно, важным вкладом в решение вопросов происхождения, развития и распространения перекладчатых фибул. К сожалению, автор, выделяя вслед за X. Моора северо-восточнобалтийскую группу фибул в свою 5-ю серию, объединил материал двух серий «подгруппы А» X. Моора в один 1-й вариант, вероятно, исходя из их территориальной нерасчлененности и суммарной датировки. Тем самым Т. Хауптман не учел важные морфологические и хронологические отличия североэстонских от южвдэстонских и северолатвийских фибул. На карте перекладчатых фибул 5-й серии, представленной Т. Хауптманом (Hauptman 1998: 169, Abb. 13), можно выделить как минимум четыре отдельных компактных ареала, и, несомненно, было бы интересно проанализировать их морфологические отличия или их сходство. Но по данным, приведенным автором в каталоге, это невозможно, так как у картированных находок не указаны варианты и даже серии фибул.
   На основании краткого анализа данных работ, посвященных классификации вос-точнобалтийских фибул, мы можем отнести ладожскую фибулу к первой восточно-балтийской группе фибул О. Тишлера, к первой восточнобалтийской форме перекладчатых фибул первой серии V группы О. Альмгрена, к типу A3 по М. Шмидехельм, ко 2-й ступени развития фибул перекладчатых фибул по А. Хакману, ко 2-й «южноэстонской» серии подгруппы «А» северо-восточнобалтийских фибул по X. Моора и к 1-му варианту 5-й серии северо-восточнобалтийских фибул по Т. Хауптману.

Хронология северо-восточнобалтийских фибул (историографический обзор различных точек зрения)
   По работам последней трети XIX - первой трети XX в. О. Тишлера (Tischler 1879), О. Альмгрена (Almgren 1897; 1897; 1923а), А. Хакмана (Hackman 1905; 1921), М. Шмидехельм (Schmidehelm 1923) и X. Моора (Моога 1929; 1938), эти фибулы часто обобщенно датировались, начиная с конца II по V в., причем основное время бытования этих фибул падает на III—IV вв. Попробуем проанализировать различные точки зрения и уточнить дату ладожской фибулы.
   О. Тишлер писал, что восточнопрусские перекладчатые фибулы можно датировать не ранее второй половины III в. (поздним периодом «С» — 250-300 гг.), отметив при этом, что фибулы с тремя перекладинами — не римского происхождения и изготовлены на месте варварами (Tischler 1879: 222).
А. Хакман датировал фибулы с трубчатым футляром всем периодом «С» О. Тишлера (200-300 гг.), но фибулы с шарниром вместо футляра и отверстием в головной перекладине отнес уже только к IV в., т. е. к периоду «D» (Hackman 1905: 165).
  О. Альмгрен также датировал восточнобалийские фибулы первой формы обобщенно только позднеримским периодом (200-300 гг.) или периодом «С» по О. Тиш-леру, (Almgren 1897: 50).
Макс Эберт очень кратко коснулся вопросов классификации и хронологии восточнобалтийских перекладчатых фибул (Ebert 1913: 537-538). При этом он использовал в качестве иллюстративного материала публикацию экспонатов археологической выставки в Риге, подготовленной к X Археологическому съезду в 1896 г. (RK, 1896: Taf. 4, 5). М. Эберт к началу периода «С» относит еще переходные формы фибул от сильнопрофилированных к перекладчатым с широкими и короткими перекладинами (RK, 1896: Taf. 4: № 24, 25). Далее он выделяет группу близкосто-ящих (nahestehende) к ним маленьких и средних размеров перекладчатых фибул, которые имеют длинные узкие перекладины с одним узким желобком посредине считал, что эта фибула относится уже к его 4-й ступени эволюции, когда футляр не функционален, и есть отверстие для крепления иглы. Мы считаем, что данная фибула относится ко 2-й ступени эволюции перекладчатых фибул и может датироваться даже первой половиной III в., так как наиболее близкая по типу фибула с осью-шарниром в футляре из Wilksnas Kapusils, Ronnenburg относена им именно к этому времени (Hackman 1921: 73).
  М. Шмидехельм в работе 1923 г. отнесла выделенные ею типы Al, А2, A3 перекладчатых фибул к периоду «С» по хронологии Тишлера-Блюме, при этом лишь праформу этих фибул — тип А1 сильнопрофилированных фибул с валиками она отнесла к раннему отрезку периода «С». Перекладчатые фибулы с узкими перекладинами и штангой вместо футляра типа А4 М. Шмидехельм датировала поздним отрезком периода «С» и началом периода «D». Таким образом, фибулы типа A3, к которым относится ладожская фибула может относиться только к III в., не заходя в IV в. (Schmidehelm 1923: 96-98).
   X. Моора полагал, что ранние прототипы перекладчатых восточнобалтийских фибул его первой серии — мазурские фибулы со спиральной конструкцией в футляре и прототипы второй серии — литовско-южнолатвийские фибулы с такой же конструкцией, можно датировать около 200 г. или началом III в. Фибулы с сильно уплощенными перекладинами, с осью в футляре уже датируются автором только III в., а многие, встреченные в Литве, деградированные типы больших фибул можно отнести только к IV в. (Моога 1938: 92).
   Все фибулы второй «южноэстонской серии» он предлагает датировать не ранее, чем рубежом III—IV вв., большей частью уже только IV веком. Некоторые данные, по его мнению, говорят о том, что эти фибулы были в употреблении и в V в. (Моога 1938: 92). При этом он выделяет среди южноэстонской серии фибулы ранней 1-й ступени (Моога 1929: Taf. VI: 1, 2), которые имеют футляр с осью внутри и фибулы 2-й поздней ступени со штангой вместо футляра (Моога 1929: Taf. VI: 3-6). Ладожская фибула, несомненно, относится к ранней 1-й ступени эволюции этих фибул.
   М. Шмидехельм в работе 1955 г., где она анализирует материал римского времени северо-восточной Эстонии, в основном принимает даты бытования перекладчатых фибул, предложенные X. Моора в его диссертации 1938 г. (Шмидехельм, 1955). Одну из самых ранних для северо-востока Эстонии перекладчатых фибул, происходящую из «могильника Е» Ябара, с двумя небольшими перекладинами и спиральной конструкцией в футляре она датирует рубежом П-Ш вв. (Шмидехельм 1955: 92, рис. 22-1). Перекладчатую фибулу очень близкую по типу ладожской, происходящую из оградки VII могильника Пада, она относит уже к рубежу III—IV вв. Фибула имеет небольшие, почти одинаковые перекладины, украшенные плоским широким желобком и равномерную по ширине уплощенную дужку с окончанием в форме кнопки. Такие фибулы, по ее мнению, очень характерны для южной Эстонии и для территории распространения каменных могильников в северной Латвии (Шмидехельм 1955:120, рис. 29-5).
   В более поздней работе М. Шмидехельм и С. Лаул, разбирая материал каменного могильника с оградками Лоози (Loosi) в Выруском районе юго-восточной Эстонии, датировали маленькие перекладчатые фибулы «южноэстонского типа» также III—IV вв. При этом трупосожжения в оградках на этом могильнике продолжались до VI в. включительно (Schmidehelm, Laul 1970: 154-155, joon 2-6).
В коллективной монографии, посвященной археологии Эстонии в I-V вв., перекладчатые фибулы «южноэстонского» типа датируются очень обобщенно — III-V вв. (Jaanits, Laul, Louglas, Tonisson 1982: 227, joon. 155-4).
   M. Михельбертас принимает для так называемых «угро-финских» или эстонских фибул датировку X. Моора — основное время их бытования падает на III-IV вв., некоторые из них доживают до V в. (Michelbertas, 1998:428).
   Т. Хауптман датирует свой первый вариант 5-й серии «северо-восточнобалт-ских фибул, принимая также датировку X. Моора: от конца III до V в. включительно (Hauptman, 1998: 170).
Сильвия Лаул в недавно вышедшей монографии разбирает перекладчатые фибулы юго-восточной Эстонии (Laul 2001:103-107, joon. 37). 14 перекладчатых фибул из 160, найденных на этой территории, являются прототипами или предшественниками и датируются ею рубежом Н-Ш вв. (Laul 2001: 103, joon. 37-3, 7-9). Далее, сравнительно большие фибулы, у которых головная перекладина удалена от футляра и в этой части есть отверстие для крепления иглы, она считает более ранними типами перекладчатых фибул для данного региона и датирует их III-IV вв. (Laul 2001: j. 105-106, 268. joon. 37-1). Маленькие фибулы южноэстонской серии с футляром для оси-шарнира С. Лаул относит к самым поздним типам перекладчатых фибул и датирует их IV-V вв. (Laul 2001: j. 106-107, 268, joon. 37-2). К сожалению, доказательств этих выводов или хотя бы иллюстраций выделяемых ею комплексов внутри отдельных оградок для проверки этих данных в монографии не приводится.
    После анализа данных работ у меня возник закономерный вопрос, почему в работах конца XIX - первой четверти XX в. исследователи приводили достаточно узкую датировку маленьких перекладчатых фибул, и лишь после работ X. Моора все его последователи — представители эстонской археологической школы — стали датировать перекладчатые фибулы в более широких рамках.
 
 
К вопросу о прибалтийской хронологии позднеримского времени
    Для всех, кто обращался к датировкам материалов римского времени из Прибалтики, становится сразу понятным, что существуют достаточно серьезные расхождения между центральноевропейской и прибалтийской хронологиями. Последняя имеет явную тенденцию к завышению абсолютных дат границ всех трех периодов — «В», «С» и «D» (Щукин 2005: 323).
    Одной из важных причин, которая, по нашему мнению, повлекла за собой серьезное запаздывание абсолютных дат для эпохи позднего Рима в Прибалтике при сравнении со шкалой абсолютной хронологии римского времени, принятой в Центральной Европе и Скандинавии, явилось принятие системы абсолютной хронологии О. Тишлера в интерпретации X. Кемке. Последний подготовил неизданные материалы раскопок могильника Доллькайм уже после смерти О. Тишлера и в предисловии написал, что период «С» по относительной системе хронологии О. Тишлера необходимо понимать в абсолютных датах, как III—IV вв. (Tischler, Kemke 1902: 13). Эта ошибка или, скорее, личная поправка X. Кемке, подтвержденная позднее в 1913 г. мнением такого крупного авторитета, как М. Эберт (Ebert 1913), была принята также в работе М. Шмидехельм (Schmidehelm 1923) и в каталоге археологической выставки в Риге*в 1930 г. Так появились с легкой руки X. Кемке неразрывные III—IV вв. в системе прибалтийской хронологии, или в абсолютных датах — 200-400 гг., которые полностью соответствовали: периоду «поздних находок» («jungere Funde») Софуса Мюллера в его работе 1874 года и «периоду V» Оскара Монтелиуса, в работе 1890 года.
    Во всех своих работах О. Тишлер, не приводя, правда, при этом особых доказательств предложенным абсолютным датам, свой период «С» датировал либо отрезком времени между 200-300 гг. либо между 175-300 гг. (Tischler 1880а; 1880b; 1888). Правильно цитировали и использовали хронологическую систему О. Тишлера такие иследователи, как А. Хакман (Hackman 1905; 1921); Р. Хауссман (Hauss-man 1896а, 1896b); О. Альмгрен (Almgren 1897; 1923); Эрих Блюме (Blume, 1912), причем два последних автора развили ее и создали собственные хронологические системы европейской хронологии. О. Альмгрен в работе о фибулах 1897 года период позднеримского времени, следуя О. Тишлеру, а не своему непосредственному учителю О. Монтелиусу, ограничил отрезком только между 200 и 300 гг. а Э. Блюме свой позднеримский период «С» также датировал только — 200-300 гг.
В статье, заказанной Максом Эбертом для XIII тома «RealLexicon» о юго-восточной Прибалтике, А. Фриденталем была вновь повторена схема Тишлера-Кемке деления римского времени на два периода — раннеримский «В» и позднеримский «С», которые датировались соответственно 0-200 гг. и 200-400 гг. (Friedenthal 1928:7).
    Были сделаны и попытки изменения хронологии О. Тишлера (Kemke 1902,13) для создания своей шкалы прибалтийской хронологии.
    Вальтер Гинтерс в тексте каталога по римскому времени для археологической выставки 1930 г. в Риге написал, что существует переходный период, когда находки раннеримского и позднеримского времени в Прибалтике в первой половине III в. сосуществуют, и поэтому границу между периодами нужно проводить не около 200 г., как у О. Тишлера, а около 250 г. При этом, его позднеримский период, соответствующий позднеримскому периоду «С» для Восточной Пруссии по Тиш-леру-Кемке, заканчивается не в 400 г., а в 350 г. Далее начинается период «D» (Ginters 1930: 4).
Можно заметить, что в данном случае позднеримский период В. Гинтерса полностью соответствовал периоду V: 1 позднеримского времени О. Альмгрена-Б. Нер-мана, выделенному на материалах Готланда (Almgren, Nerman 1935).
    Позднее в 1938 г. с выходом второго тома дисертации X. Моора «Железный век Латвии до 500 г. н. э.» эта ситуация изменилась еще более странным образом. X. Моора прекрасно знал работы самого О. Тишлера (Моога 1938:96-97,585-586), но полагал, что применять его систему относительной и абсолютной хронологии для восточнобалтийского материала нельзя. Он писал: «Так как германские и воеточнопрусские формы, как правило, здесь быстро трансформируются (изменяются) и в отдельных культурных группах часто имеют совершенно иную продолжительность жизни, чем в местах их происхождения и бытования, то невозможно в восточнобалтийском регионе, за исключением области Мемеля, принять систему периодизации О. Тишлера. Отклонение отдельных восточнобалтийских типов от восточнопрусских настолько сильно, что втискивание местного материала в рамки восточнопрусских ступеней приведет к многочисленным ошибкам. Исходя из этого, в данной работе весь римский материал разделяется не по общепринятой у нас и многократно используемой схеме (Тишлера. — О. Ш.), а мы разделяем изначально римский материал на две ступени, из которых первая — раннеримская, охватывает время до 200 г. н. э., а вторая — позднеримская — от 200 до 400 г.» (Моога 1938: 636-637).
    Таким образом, отказываясь принимать для восточнобалтийских древностей хронологическую систему самого О. Тишлера (Tischler 1880а; 1880b; 1888), X. Моора принял абсолютные даты для своих двух ступеней в варианте X. Кемке, которую большинство прибалтийских ученых, особенно после работ М. Эберта и М. Шмидехельм, считали окончательным вариантом системы периодизации самого О. Тишлера. Постулаты X. Моора об иных темпах развития восточнобалтийских комплексов по сравнению с восточнопрусскими, о другой продолжительности времени бытования местных типов вещей, чем в Восточной Пруссии или в Повисленье, остались в его работах интересной и, несомненно, важной гипотезой, но, увы, не подкрепленной никакими строгими научными доказательствами.
В итоге сложилась парадоксальная ситуация. Те ученые, которые искали аналогии своим находкам в закрытых комплексах восточнопрусских могильников, датировали их, опираясь на хронологию О. Тишлера (в изложении X. Кемке. — О. Ш.). При этом, если в 30 приведенных X. Кемке таблицах, составленных О. Тиш-лером еще к Берлинской выставке 1880 г., предмет был отнесен им к периоду «С», то О. Тишлер понимал, что данный тип датируется только III в., но с поправками X. Кемке 1902 г. данная аналогия уже датировалась III—IV вв.
Те же, кто следовал в своих работах системе прибалтийской хронологии по X. Моора, получал для своих комплексов или отдельных типов вещей те же широкие даты одной из двух ступеней: либо раннеримской — 0-200 гг., либо поздне-римской — 200-400 гг.
В итоге, применение любой хронологической системы (восточнопрусской или прибалтийской) по совершенно разным причинам приводило к одинаково завышенным датировкам целого ряда комплексов или отдельных типов находок.
Авторитет О. Тишлера, М. Эберта, М. Шмидехельм в довоенное время был настолько велик, что никто не усомнился в том, что возможна ошибка в датах периодов по О. Тишлеру. Усомнился лишь в 1951 г. Ханс Юрген Эггерс, когда создавал свою систему абсолютной и относительной хронологии. Он даже не упомянул работы О. Тишлера и X. Кемке 1902 г., при этом все небольшие статьи самого О. Тишлера были им разобраны и на хронологической таблице X. Ю. Эггерса видно, что никогда ни в одной из работ О. Тишлер не датировал свой период «С» III—IV вв. (Eggers 1955: 230-233, Ab. 12). Точно так же никто не усомнился в достоверности предложенных X. Моора абсолютных дат его периодов, и в его идеях о запаздывании в целом прибалтийских типов находок римского времени при сравнении с восточнопрусскими и центральноевропейскими. Его высказанные в 1938 г. гипо тезы стали научными постулатами, особенно после Второй мировой войны. К тому времени, в советской Прибалтике нельзя было опираться на мнение буржуазных немецких ученых, и идеи о самобытности системы прибалтийской хронологии римского времени, подкрепленные непререкаемым авторитетом профессора Тартуского университета д. и. н. X. Моора, стали на долгое время аксиомой для прибалтийских археологов. Эти идеи о разных темпах развития местных типов вещей и «восточнопрусских импортов» были, по сути, продолжением спора между сторонниками «короткой» и «длинной» хронологии в европейской науке.
X. Ю. Эггерс в 1951 г. выпустилмонографию, в которой было проведено блестящее исследование римского импорта в Germania Libera. Эти исследования во многом предопределили основные методические принципы в его следующей известной работе по созданию системы абсолютной хронологии римского времени в Свободной Германии (Eggers 1955). Во многом система хронологии X. Ю. Эггерса была построена на ранних работах О. Тишлера, его буквенных обозначениях периодов (А, В, С, D, Е) и предложенных им еще в 70-80-х гг. XIX в. условных для автора абсолютных датах периодов (Tischler 1879; 1880а; 1880b; 1888).
В этой работе X. Ю. Эггерс ставит два основных вопроса: 1) был ли римский импорт, как утверждает Гуннар Экхольм и другие исследователи, дольше в обращении и позднее попал в землю, чем соответствующие германские находки, или, как утверждает Ханс Норлинг-Христенсен, короткое время, и поэтому для импорта в целом нет других законов бытования, чем для местных форм; 2) можно ли говорить на основе римского импорта об абсолютном возрасте ступеней римского времени в Свободной Германии (Eggers 1955: 198). По нашему мнению, первый вопрос для хронологии римского времени Свободной Германии в целом можно было бы определить таким образом: всегда ли можно опираться при датировке выделенных фаз, периодов или закрытых комплексов на даты монет или римских импортов или считать более реальными даты, полученные на основе изучения местных типов вещей, которые могут иметь свои темпы бытования? X. Ю. Эггерс в своих работах ответил на оба вопроса утвердительно, отдав лавры и венец X. Нор-линг-Христенсену, и с 50-х гг. прошлого столетия представители «короткой» хронологии по сей день «прочно сидят в седле».
Дальнейшее совершенствование системы европейской хронологии шло по линии сужения и уточнения дат периодов и их проверки письменными источниками. (Godlowski 1970; Wolagiewicz 1970). При этом работа велась только с закрытыми комплексами и ввиду приведенных X. Ю. Эггерсом, К. Годловским, Р. Волангеви-чем доказательств единых темпов бытования местных и импортных типов находок на огромных пространствах Барбарикума, всюду была принята система короткой хронологии Эггерса-Годловского. Всюду, но только не в Прибалтике. По этому пути восточнобалтийская археология не пошла. Одна из причин этого была вполне понятной и объективной — отсутствовали серии закрытых комплексов римской эпохи на территории Эстонии и Латвии, вторая уже была субъективной — даже то немногое, что было раскопано, почти не было опубликовано или было опубликовано на местных языках. Поэтому проверить запаздывание местных типбв вещей или их синхронность с восточнопрусскими и европейскими «импортами» было практически невозможно. По этим двум причинам и О. Альмгрен, и X. Ю. Эггерс, и К. Годловский не смогли обработать этот материал и сравнить его с материалом европейского Барбарикума.
Предварительно можно выделить несколько причин запаздывания абсолютных дат шкалы римского времени в Прибалтике.
Первой и наиболее важной причиной, по нашему мнению, явилось ошибочное понимание системы абсолютной хронологии О. Тишлера ввиду поправок X. Кемке. В итоге, те немногочисленные идентичные типы фибул, которые распространены и в восточнобалтийском, и в западнобалтийском, и европейских регионах, прекращают бытовать в Пруссии и в Польше в III веке, исходя из абсолютных дат, принятой для этих регионов хронологической системы Эггерса-Годловского, но при этом продолжают якобы бытовать в Эстонии, Латвии и Литве в IV в., а типы изделий, прекратившие свое бытование в европейском Барбарикуме в IV в., продолжают там же якобы бытовать в V в., так как период «D» по X. Кемке датировался так же широко: IV-V вв. (300-500 гг).
Второй причиной является научная аксиома X. Моора о запаздывании местных типов предметов по отношению к импортам и их особых темпах бытования. Мы знаем на сегодняшний день целый ряд работ, где проанализирован материал римского времени Литвы, Латвии и Эстонии (Beckman 1969; Michelbertas 1986; Nowakowski 1996; Hauptman 1998; Quast 2004), и в них показано, что местный материал датируется синхронно «европейским импортам» и у него нет иных специфических темпов бытования. Периоды по 200 лет для датировок отдельных типов вещей или комплексов на сегодняшний день являются анахронизмом. «Лишнее время» действует сегодня только в Прибалтике, и необходимо произвести перевод часов назад, на европейское время.


Некоторые хронологические выводы
Таким образом, если подвести итоги этому краткому разбору позиций различных авторов, исключая те, где приводятся общие датировки, то получается, что существуют две основных точки зрения на хронологию маленьких перекладчатых фибул «южноэстонской серии».
1. Позднее появление. Маленькие перекладчатые фибулы «южноэстонской серии» входят в моду к концу III в., активно используются в течении IV в. и исчезают в V в. В тех работах, где эти фибулы анализируются отдельно, они датируются не ранее 300 г. и основное время их бытования относится к IV в. (Моога 1938; Шмидехельм 1955; Hauptman 1998; Laul 2001).
2. Раннее появление. Фибулы датируются только III в., иногда только его второй половиной (Ebert 1913; Hackman 1921; Schmidehelm 1923).
Я хотел бы отметить, что в тех работах, где специально обсуждается и анализируется позднее появление маленьких южноэстонских фибул, речь идет о том, что они появляются на одном из завершающих этапов эволюции данного типа перекладчатых фибул, которая происходила в течение III в. только на территории юго-западной Латвии и Литвы (Моога 1938:93). Но этому противоречат известные нам данные (рис. 13).

На основе анализа многочисленного материала Т. Хауптман выявил, что ранние прототипы северо-восточнобалтийских фибул, выделенные им в 4-ю серию фибул балтийской группы, представлены не только в этих регионах, но также в Мазурии, в северной Эстонии и на нижней Висле (Hauptman 1998: Abb. 11). Ран ние прототипы из латвийских курганов в Gailisi, имеющие еще спирали в футляре, датируются рубежом И-Ш вв., т. е. фазой В2/С1. Часть прототипов эстонских фибул на литовском взморье уже имеет оси-шарниры в футляре. Т. Хауптман проверил даты закрытых комплексов с такими фибулами и в итоге всю 4-ю серию ранних балтийских фибул отнес также к фазе В2/С1—С1а. Этим же временем датирует все разновидности балтийских перекладчатых фибул, включая фибулы мазурского типа, «айденные в Самбии, Натангии и Мазурии, и Войтек Новаковс-кий (Novakowski 1996:50-51; Hauptman, 1998: Abb. 10-12).Эти фибулы относятся только к его II фазе культуры Доллькайм-Коврово, причем многообразные варианты балтийских фибул, представлены в таблицах и на карте одним общим типом А98 (Nowakowski 1996: 157-159).
Все технические элементы в период Маркоманнских войн и после них мастерами, работавшими на Барбарикум, были заимствованы (трубчатый футляр с пружиной, трубчатый футляр с осью-шарниром) и нужно ли прибавлять около 100 лет, чтобы на территории южной Эстонии появились близкие по типу фибулы, которые отличаются морфологически от своих прототипов только более длинными и более узкими перекладинами, а также более уплощенной дужкой? Это могло произойти и почти одновременно и, конечно, через значительный промежуток времени. Это зависело от многих факторов: от жесткости границ между различными культурными регионами, от бродячих артелей мастеров или от отдельных оседлых мастеров, которые создавали новые формы по вкусу заказчиков, но при этом предлагали и свои авторские произведения. Многие формы фибул могли появляться одновременно в различных достаточно удаленных регионах, и на основании только некоторого изменения морфологии отдельных типов фибул, не подтвержденной «датами закрытых комплексов», строить хронологию нельзя. Наиболее важной задачей, в случае отсутствия закрытых комплексов, как это имеет место с «открытыми комплексами» эстонских каменных могильников, является поиск близких аналогий таким фибулам на тех территориях, где представлены закрытые комплексы (Восточная Пруссия, Скандинавия, курганы Литвы и юго-западной Латвии).
Отдельные комплексы были известны еще со времени первых работ О. Альмгрена (Almgren 1897).
1.    Фибула с валиками IV группы А93 — прототип перекладчатых фибул, была
-   встречена в погребении 1 могильника Neu-Bodschwingken в Восточной Пруссии вместе с арбалетной подвязной фибулой А 162 VI группы (Almgren 1897:226, № 170).
2.      Фибула А98 (фибула мазурского типа) встречена в комплексе погребения 84 могильника Доллькайм (Восточная Пруссия) вместе с А96 и двумя подвязными фибулами А 167-168 (№ 172).
3.           Фибула А98 было найдена вместе с двумя фибулами А130 и одной подвязной А162 в комплексе южной половины могильника Grebieten (Восточная Пруссия) (Almgren 1897: 226-227, № 181).
4.           Две фибулы А98 были найдены вместе с одной фибулой А130 и одной А1б2 в погребении № 155 южной половины могильника Grebieten (Восточная Пруссия) (№186).
5.      Фибула А98 была найдена в'погребении 1048 могильника Kirpehnen вместе с фибулой А130 (Восточная Пруссия) (№ 191а).
6.           Фибула А98 был найдена вместе с подвязной фибулой А168 в погребении 31 могильника Tengen (Восточная Пруссия) (№200).
7.      Фибула А98 была найдена вместе с подвязной арбалетной фибулой А162 в погребении 8 могильника Вальстенарум на о. Готланд (№ 276) (рис. 14).
8.           Фибула А98 было найдена в кургане Lagpeldkangas в 5 км от церкви в Wora
вместе с низкой стеклянных бус, двумя наконечниками копий и железным ножом (Osterbotten, Finnland).


    Сочетания вариаций прибалтийских фибул А98 с фибулами V группы А130, А137 в одних комплексах говорит о том, что самостоятельное развитие этих фибул началось уже в позднем периоде В2с и продолжилось активно в фазе В2/С1. (Machajewski 1998: 190-193) (№ 191а).
Появление фибул А98 в одних комплексах не только с фибулами V группы А130, но и с фибулами VI группы А162 свидетельствует о том, что они активно использовались местным населением и в III в., в фазах С1 и С2 (№ 170,181, 186,276).
    Их сочетание в закрытых комплексах с фибулами с зернеными кольцами VI группы А167-168 говорит о том же периоде их бытования в фазах С1 и С2 (№ 171, 200).
По В. Новаковскому, подвязные фибулы VI группы А162 и А168 характерны только для его фаз 2 и 3, которые соответствуют периодам В2/С1 и С1/С2 (150-310/320 гг.) (Nowakowski 1996: 51-52).
Естественно, необходимо проверить каждую фибулу и правильно ее атрибуи-ровать, используя в качестве первичной классификации систему Т. Хауптмана.
    Самый поздний комплекс, найденный в Финляндии вблизи места Вора, может датироваться также периодом С2. Практически так его датировал и первый издатель комплекса А. Хакман, который отнес его к позднейшей четвертой стадии развития перекладчатых фибул и датировал периодом 250-350 гг. (Hackman 1921: 76). Этот период, соответствующий периоду VI по шкале относительной и абсолютной хронологии Альмгрена-Нермана, сегодня соответствует периоду С2 и началу периода С3 скандинавской хронологической шкалы.
   Таким образом, мы видим, что самое позднее, в конце периода С2 уже появились фибулы с длинными валиками — псевдофутляром-осью, за которую крепилась игла. Эволюция перекладчатых фибул была завершена, и насколько долго продолжали использовать эти фибулы мы сможем сказать только после изучения закрытых комплексов более позднего времени.
    В силу того, что ладожская фибула имеет трубчатый футляр, который примыкает непосредственно к верхней перекладине и игла крепится вероятнее всего к оси-шарниру в футляре, а не в отверстии на головной перекладине, мы считаем, что ладожская фибула занимает промежуточное положение между самыми ранними перекладчатыми фибулами со спиральной конструкцией в футляре фазы В2/ С1 и фибулами со штангой-шарниром, которые датируются поздним периодом С2 (С2Ь — см: Шаров 1992). На основании этого, данная фибула должна датироваться с очень большой долей вероятности периодами С1-С2а или только III в.


Закючение
   Нетрудно заметить, что ареал распространения северо-восточнобалтийских перекладчатых фибул совпадает с ареалом распространения эстонских каменных могильников с оградками (рис, 15) или ареалом Tarandgraberkultur (Моога 1938. Kartebeil. VII, Hauptman 1998: Ab.11 ). Южная зона этой культуры, где распространены фибулы южноэстонской группы граничит с ареалом культуры псковских длинных курганов, формирование которой относится к IV-V вв. (Бажан, Каргопольцев 1989; Казанский 1999; 404), Если исходить из этой даты, то эти культуры в IV -V вв. могли сосуществовать. Тем не менее, каких- либо заметных культурных влияний культуры каменных могильников Эстонии на культуру длинных курганов не прослеживается. Находки в комплексах длинных курганов бляшек-скорлу-пок.трапециевидных подвесок, головных венчиков-вайнаг, специфических фибул, булавок, браслетов и пряжек говорят, прежде всего, о свяхях с более западными территориями, заселенными западными балтами (Казанский 1999. 404-408).

   Тем не менее, распространение культуры эстонских каменных могильников с оградками на восток в ряде случае было зафиксировано. О комплексах, которые можно связать с этим импульсом из региона Эстонии писалось уже неоднократно (Моога 1938: 18; Шмидехельм, 1955: 220). Недавно эта тема вновь была затронута (Кулешов 2005: рис. 1). На карте, представленной в томе археологии ранних славян, В. В. Седов отметил те памятники на Северо-Западе, которые можно сопоставить с культурой эстонских каменных могильников с оградками (Седов 1982: 49-52, карта 8). В Ленинградской области также зафиксированы подобные каменные могильники, хотя некоторыми исследователями такие комплексы ставятся под большое сомнение (Конецкий 1985: 39-40). Это Великино, Валковицы, Извара, и, возможно, комплекс севернее Луги, упомянутый П. П. Ефименко. Вполне вероятно, что арбалетные подвязные фибулы из городища Георгий и из Городца, также относятся именно к этому горизонту. Осенью. 2005 г. н. с. ИИМК РАН П. Е. Сорокин смог зарисовать небольшую коллекцию фибул из частной коллекции. Эта коллекция, по словам находчиков, происходит из района Ижорского плато, из места с большим количеством камней, расположенного в 12-13 км от Копорья. В ее составе есть глазчатые фибулы прусской серии III группы типа А60-А61, сильнопро-филированные фибулы IV группы типа А73, и прибалтийские фибулы с головным щитком (тип: Friedenthal, 1928: Taf. 7: h, I). Подобное сочетание фибул очень характерно для эстонских каменных могильников самого раннего этапа — начала II в. Необходимы разведки в данном месте, чтобы выяснить связь этих находок с погребальными конструкциями.
   Исходя из приведенных выше фактов, появление перекладчатой фибулы южноэстонской группы может оказаться не единичной и совсем не случайной находкой на Северо-Западе.
    Вернемся к началу нашей статьи, где мы рассматривали варианты попадания ранних вещей в более поздний культурный контекст поселений. По нашему мнению, первый вариант полностью исключить нельзя, хотя для утверждения, что на месте Земляного городища в III—IV вв. было небольшое поселение, связанное с Tarandgraberkultur, пока слишком мало данных. Второй вариант — раннее поселение или могильник рядом также пока не рассматривается, так как рядом пока не открыты поселения и могильники более ранней эпохи (III—V вв.). Этот вариант более применим к находке ранней арбалетной подвязной фибулы с городища Ге оргий в северо-западном Приильменье (Носов, Горюнова, Плохов 2005:86). Рядом в 300 м находится селище Васильевское 1, в культурном слое которого встречены фрагменты сетчатой и штрихованной керамики, которую исследователи склонны датировать второй четвертью первого тысячелетия. Находка в слое городища фибулы III в. связана с населением, проживавшего в этих местах в III—IV вв. Для ладожской находки остается возможным также вариант ее появления на городище в более позднее время с других удаленных территорий (из основного ареала их бытования в III в.), где такая фибула могла быть случайно найдена, куплена или подарена, а затем в различных вариантах (застежка, амулет, игрушка) использовалась в быту населения Старой Ладоги.
    Ладожская фибула является на сегодняшний день самой северо-восточной находкой в ареале распространения северо-восточнобалтийских перекладчатых фибул. Случайна ли эта находка на Земляном городище Старой Ладоги, покажут будущие исследования.

---